Теперь снег шел почти каждый день, крупные хлопья опускались сквозь ветки деревьев и ложились на стылую заснеженную землю, образовывая большие и непроходимые сугробы. Охотники рода Каапо всё время рыскали по лесу, расставляя деревянные ловушки - пушные звери отрастили зимний мех и были в самой поре. Через некоторое время саами совершили еще один, последний и самый многотрудный, переход. Палатки рода, покрытые для защиты от стужи в два-три слоя шкур, стало слишком трудно ставить, да и тяжелые зимние одежды мешали. И саами ушли в землю, в самом прямом смысле слова. Долгую зимнюю ночь род проводил в стойбище у подножия горного кряжа, защищавшего от снежных буранов. Каждая семья из поколения в поколение выкапывала себе убежище в мягком земляном склоне, после чего укрывала яму толстой кровлей из бревен и земли. Лаз в жилище Каапо был столь узок, что Харальду приходилось ползти по нему на четвереньках, зато внутри оно оказалось на удивление просторным. Там молодой норег мог выпрямиться во весь рост, и, несмотря на дым от костерка, было уютно. Мысль, что Харальду здесь предстоит провести несколько лун вместе с дочерью колдуна, привлекала и радовала его. Жена Каапо выстлала пол обычным ковром из свежих еловых лап, покрытых оленьими шкурами, и разделила землянку на маленькие каморки, развесив полотнища из светлого хлопка, приобретенные у весенних торговцев. Это было совсем не то, что убогая землянка, в которой у норегов ютились нищие крестьяне или рабы, так показалось Харальду. Ансси же покинул их окончательно, переселившись в землянку охотника Оску, где он нашёл благосклонность девушки по имени Сохви, что на саамском означало «мудрость». Харальд же понимал, что не вечно наставник будет рядом - Ансси теперь нужно было устраивать и свою жизнь. Постоянное общение сына конунга со старым Каапо и его дочерью восполнило эту утрату.
- Что ваш народ говорит об оборотнях, почтенный Каапо? - спросил как-то Харальд у старого колдуна.
- Оборотень принимает облик зверя, скажем, оленя, и заманивает охотника, для того, чтобы тот убил его. А когда охотник начинает свежевать зверя, добывая мясо и шкуру, оборотень делает так, чтобы нож скользнул по кости и охотник сильно порезался. А охотник уже ушел далеко от стойбища, и вот он истекает кровью до смерти рядом со своей добычей. Тогда оборотень превращается обратно в себя, пьет кровь и пирует, пожирая свою жертву.
Тут Тиия, которая все это слышала, презрительно зашипела.
- А вот если бы я встретила этого оборотня, он мерзкий пожалел бы об этом.
- Не зарекайся, дочь моя. Просто надейся, что никогда не встретишься с ним, - пробормотал её отец и, вновь повернувшись к Харальду, продолжил: — Стааллу-оборотень бродит по лесу. Он большой, малость глупый и неуклюжий, вроде тех невеж торговцев, что приходят за нашими мехами по весне, хотя стааллу, похоже, будет попрожорливей тех. Он ест человечину, когда голоден, а еще он умыкает наших девушек.
В ту седмицу Харальд отдал всё, что у него осталось в походном мешке, очень уж хотелось отблагодарить добродушных хозяев. Саами приняли его так щедро и гостеприимно, что не внести свою лепту в их хозяйство было бы нехорошо. Ведь кроме починки сетей да кое-какой пустячной работы, Харальд ни чем не мог им помочь, вот и отдал свои походные вещи Каапо, чтобы тот разделил их, кому что больше нужно. Единственное, что у него осталось, это золотая заколка для плаща в виде головы Мирового Змея, да и ту он в знак любви отдал Тиие, сам же мыслил в дальнейшем пользоваться бронзовой. Золотая безделушка привела дочь колдуна в крайний восторг. Она могла вечерами напролёт, сидя у огня, вертеть заколку в пальцах, поворачивая и так, и сяк, чтобы огонь таинственно мерцал, отражаясь от поверхности этой вещи.
- Это - дорогой подарок, Харальд, сын великого вождя, и внутри него пляшет дух огня, - восторженно шептала Тиия ему на ухо. - Этот дух и привел тебя ко мне. Теперь я рада...
Удивительно, но последствие же того, что молодой норег отдал все свои вещи, оказалось противоположным тому, чего он сам ожидал... Едва ли не каждый день кто-нибудь из охотников оставлял перед землянкой Каапо затвердевшее тельце горностая, соболя, белки или белой лисы, чьи роскошные шкурки Тиия снимала и обрабатывала для Харальда. Узнать же, кто из охотников принес очередное отдаренье, не представлялось возможным. Они без лишних слов убегали и прибегали на своих лыжах. Остановить их мог только снежный буран. Когда дух бурана неистовствовал, весь род укрывался в подземных убежищах, где и ждал окончания снежной бури. Когда ураган стихал, саами осторожно выкапывались из заваленных снегом земляных жилищ и, как животные, на которых они охотились, нюхали ветер и отправлялись за пропитанием.
В то ненастное время, все вынуждены были питаться мясом тех же пушных зверей, с которых снимали шкурки. Некоторые пахли плохо и на вкус были неприятны - особенно противны Харальду были куница и выдра. Белка казалась куда вкуснее, а еще - бобер. Всякое оставшееся мясо складывали в маленькие амбары, которые каждая семья саами ставила рядом со своим жильем — этакие сундучки на шестах или на вершинах камней, куда звери не могли добраться. На жестоком морозе пища никогда не портилась. Коль скоро охотнику выпадала удача добыть дикого оленя, он просто ставил на морозе деревянные миски со свежей оленьей кровью, и через несколько часов кровь замерзала так, что ее можно по необходимости рубить на куски топором и принести в землянку.
Так тянулась, бесконечно продолжаясь, эта зима. Время от времени Каапо призывали к себе духи, и случалось это не всегда, когда ему того хотелось. Вдруг, как в далёком детстве, он начинал корчиться, изгибаться, потом терял равновесие и падал наземь. А когда дух слишком торопился, у колдуна шла пена изо рта. Он же велел Тиие прижимать тряпочкой вывалившийся язык, тела его во время корчей не удерживать, потому что, когда тело корчится, дух входит в сайво, а потом всё успокоится. Семья старого колдуна давно привыкла к этим внезапным уходам. Они укладывали беспамятного старца поудобней, лицом вниз, клали бубен под вытянутую руку на случай, если барабан понадобится в сайво, после чего ждали его возвращения в реальный мир. Настроение его по возвращении зависело от того, что испытал он во время своего отсутствия. Иногда, когда он дрался со злыми духами, то возвращался изможденным. Иногда же был весел и радостен и рассказывал всем о великих духах, с которыми встретился. Ибмел, небесный бог, зачастую теперь был неприкасаем и неузнаваем, но иногда Каапо встречал Пьегг-ольмай, бога ветра, и боролся с ним, чтобы не дать разразиться трехдневному бурану. А однажды он воззвал к богу охоты, к духу, которого называл «Кровавым Охотником», чтобы тот поспособствовал удаче. А два дня спустя они выследили и убили лося. Боги и духи, которым поклонялся Каапо, были Харальду внове, однако речи колдуна пробуждали в молодом нореге смутные воспоминания бесед с Торбьёрном Хорнклови, его воспитателем, о мире духов, гораздо более древнем, чем исконная вера в Одина и Тора. И тогда сыну конунга казалось, что боги его народа - Один, Фрейр, Тор и остальные - все явились из сайво Каапо и приняли те обличья, в которых стали известны теперь.
Но время текло и погода, а вслед за ней и природа менялись. И вот, когда Пейве, бог солнца саами, начал появляться с полуденной стороны, ко входу в землянку Каапо пришел один из соседей и что-то взволнованно закричал через лаз. Гость так тараторил, что Харальд, теперь сносно говоривший на языке саами, ни слова из того, что он говорил, не понял. Какова бы ни была весть, принесенная охотником, а Каапо тут же отложил в сторону бубен, который расписывал заново, и встал. Взявши тяжелый плащ из волчьей шкуры, он махнул рукой Харальду, и они оба вылезли из землянки. И тут увидели ватагу охотников саами, всего восемь человек, но они смотрели на колдуна с тем нетерпением, с каким ждут разрешения для важных дел. Одни из саами сказал что-то о «медовых лапах», а когда Каапо ответил, охотники начали расходиться по землянкам, взволнованно окликая свои семьи.
- Что стряслось, почтенный Каапо? Нам снова нужно собираться в путь? - спросил Харальд в недоумении.
- Тебе не стоит беспокоиться, Харальд, сын великого вождя. Настало время выйти из земли и снова жить в палатках, хотя в эту зиму что-то слишком рано, - успокаивающе ответил колдун. - Но Старый этого хочет...
- Старый? Кто это и почему его так называют?
Каапо же уклонился от ответа. Он велел жене и Тиие собраться и выйти из землянки. Быт саами столь несложен, что весь род был готов хоть сейчас пуститься в дорогу - мужчины, женщины и дети погрузили пожитки на легкие санки, матери привязали младенцев на спины в маленьких похожих на лодку колыбелях, устланных мхом, и все надели лыжи. Харальд шёл налегке - ноши за плечами у него не было, и даже без нее молодой норег оказался настолько тяжелее саами, что под его лыжами проседал наст.
Саами вернулись на дальнее стойбище, которое оставили перед тем, как перебраться в землянки. Там они снова покрыли готовые остовы тройным слоем оленьих шкур. Все как будто чему-то радовались, а чему, Харальд так и не понял.
- Что случилось? - спросил он теперь Тиию. - Отчего мы так поспешно покинули землянки?
- Потому, что настала пора самой главной зимней охоты, - серьёзным голосом ответила дочь колдуна. - От нее зависит будущее рода и вся наша дальнейшая жизнь.
- Так ты пойдешь на охоту?
- Нет! Мне это запрещено...
- Почему, объясни, ведь ты едва ли не лучший охотник рода, - возразил молодой норег. - Твое умение там обязательно пригодится.
- Ты ещё плохо знаешь наши законы, Харальд, сын великого вождя. На этой охоте нужны лишь братья - наши мужчины, а не женщины, - загадочно ответила Тиия, укладывая на место последний слой оленьих шкур.
Так Харальд ничего и не добился, ему пришлось вернуться в палатку и лечь спать. А ночью вновь накатила снежная буря и сильный снегопад засыпал стойбище. Только это как будто никого не беспокоило.
- Примерь вот это, - попросила Тиия, подавая Харальду башмаки, над которыми она трудилась почти всю зиму.
Харальд же долго вертел их в руках, прикидывая как применить
- Нет, они не для меня. А нельзя ли надеть обычные?
- Теперь уже нельзя. Пришло время менять обувь, - терпеливо пояснила Тиия. - Я шила их швом внутрь, так что снег не налипнет, и шиты они из кожи с головы оленя. Это самая толстая, самая крепкая кожа, как раз то, что тебе сегодня нужно.
Еще она потребовала, чтобы Харальд надел самое лучшее из зимней одежды, подарённой ему - тяжелый плащ из волчьей шкуры - хотя и выглядел он на молодом нореге престранно: прежде это был плащ Каапо, и Тиие пришлось нарастить его куском шкуры северного оленя, чтобы он был по росту сыну конунга. Сам Каапо надел пояс колдуна - нойды, увешанный челюстями пушных зверей, шапку, вышитую священными знаками, и тяжелый плащ из медвежьей шкуры. Харальд ни разу не видел, чтобы он надевал все это одновременно, не видел короткого посоха, обвитого красными и синими лентами, ни связки маленьких медных колокольчиков на нём. Тут молодой норег, в довершении ко всему, предложил взять Каапо священный бубен «Зеркало грядущего», но старик покачал головой и жестом велел выйти из палатки. А снаружи уже собрались все охотники рода, одетые как на праздник. Иные в накидках из тканей, приобретенных у торговцев, темно-синих с подолами, которые жены обшили желтыми и красными лентами. Иные в обычной охотничьей одежде из оленьих шкур, но зато в пестрых шапках. И у всех пояса и рукава были украшены еловыми веточками. Саами явно волновались и чего-то нетерпеливо ждали. Но при них не наблюдалось ни привычных охотничьих луков со стрелами, ни метательных палок, ни деревянных ловушек для зверей и птиц. Каждый мужчина вооружился крепким копьем с широким железным наконечником и рожном.
И вот в круг празднично одетых саами в праздничном одеянии явился Каапо. Он вышел и протопал по снегу к плоскому валуну в центр стойбища. Каждый шаг колдуна сопровождался мелодичным звоном колокольчиков, а сам он пел древнюю песню. Слова песни звучали для Харальда странно и непонятно - видимо они пришли из языка, совершенно не похожего на тот, который он выучил за зиму. Добравшись до огромного светлого камня, Каапо возложил волшебный бубен на него и стал лицом к югу. Трижды, поднимая посох, он выкрикнул какие-то слова, очевидно, заклиная духов обратить внимание на его народ. После этого Каапо сунул руку под плащ и вытащил что-то, а затем поднял повыше, чтобы все могли видеть. То был новый жребий в виде куска моржового клыка.
Тут Каапо ударил по деревянному ободу бубна кончиком жезла. А жребий запрыгал по тугой коже и остановился. Все вытянули шеи, чтобы увидеть знак, на котором он остановился. Жребий лежал на извилистом знаке гор. Трепет восторга пробежал по толпе. Маленькие, подвижные люди переглядывались и радостно кивали головами. Предки видят и одобряют... Колдун снова ударил по барабану, и на этот раз жребий остановилось ближе к рисунку медведя. Это, похоже, всех смутило и вызвало недоумение. Каапо же почувствовал напряжение соплеменников, и вместо того чтобы в третий раз ударить жезлом по бубну, схватил костяной жребий и с воплем, похожим на сердитый крик выпи, подбросил его в воздух. И так случилось, что он упал на кожу бубна не плашмя, а на ребро и покатился - сначала к ободу бубна, потом, отскочив от него, завертелся, заметался, словно в нерешительности, пока наконец совсем не замедлил свой неистовый бег. И вот он застыл на мгновение, завалился набок, вращаясь и подпрыгивая на месте, как монета, брошенная на игорный стол, и затих изнемождённый... Снова все подались вперед, чтобы увидеть, где он остановился теперь. На это раз жребий лег точно на изображение зверя - спутника Харальда, встреченного им в сайво, медведя. Поразительно, жребий вновь указал на него...
Каапо больше не колебался ни мгновения. Он взял жребий, подошел к ближайшему охотнику, забрал у того тяжёлое копьё, а в опустевшую руку вложил жребий гадания. И завершил Каапо свой ритуал тем, что, подойдя к сыну конунга, торжественно вложил копье охотника в руку молодого норега.
- Бубен всё решил! - коротко бросил колдун, глядя Харальду прямо в глаза и возбуждённо сжимая его руку с копьём сухими узловатыми пальцами. - Теперь уже ничего нельзя изменить, Харальд, сын великого вождя...
А все охотники, как по команде, отправились к палаткам за лыжами, Каапо же повел Харальда к их жилищу. Откуда его жена и Тиия, как оказалось, пристально следили за происходящим. Дочь колдуна сама опустилась на колени в снег, чтобы привязать Харальду лыжи, а когда поднялась, и молодой норег хотел было обнять её, она, к его большому огорчению, отпрыгнула, словно тот ударил её, и ещё через миг отошла подальше, давая понять, что не желает иметь с избранным для священной охоты ничего общего. Харальд же, сбитый с толку таким неожиданным поведением дочери колдуна и уязвленный этим, пошел вслед за её отцом колдуном туда, где уже выстроилась вереница людей. Возглавил ее тот самый человек, который вызвал Каапо из землянки. Сын конунга узнал его по хриплому голосу. И только у него одного не было копья. Зато он держал длинный охотничий лук из ивы, обвязанный берестой. Лук был без тетивы, и на конце его красовалась еловая ветка. За ним следовал Каапо в плаще из медвежьей шкуры, потом Харальд, а вслед за молодым норегом все остальные охотники саами. В полном молчании процессия покинула стойбище и двинулась на лыжах по лесу, не выпуская из вида человека с луком. Как он находил дорогу, Харальду было невдомёк - ведь снежные сугробы завалили все тропки. Но шел направляющий уверенно, так споро, что сын конунга с трудом поспевал за ним. Время от времени незнакомец замедлял бег, так что молодой норег мог перевести дух, и в очередной раз подивиться терпению охотников саами, шедшим позади - им-то остановки не требовалось.
Утро было в разгаре, когда направляющий внезапно остановился. Харальд насторожённо огляделся, пытаясь понять, что заставило того остановиться. Вокруг было все то же. Деревья со всех сторон. Снег лежал толстым слоем на земле и на ветках. И ни единого звука... В этой, внезапно наступившей завораживающей тишине, Харальд слышал только собственное учащённое дыхание.
И тут вожатый наклонился и отвязал лыжи. С луком в руке он ступил в сторону и двинулся широким кругом, с каждым шагом глубже уходя в снег. Остальные ждали, следя за ним и не говоря ни слова. А Харальд в волнении и надежде смотрел на Каапо, надеясь на подсказку, но старик стоял с крепко закрытыми глазами, губы колдуна беспрерывно шевелились, словно он молился. Тем временем лучник медленно и сосредоточенно прокладывал путь, оставляя следы на снегу, пока не вернулся к тому месту, откуда начал. Харальд лихорадочно, снова и снова пытался понять смысл действий этого человека. Всё делалось так спокойно и старательно, что не оставалось сомнений - это специальный и необходимый обряд. Но какой? Харальд, напрягая зрение, вновь оглядел круг внутри следа, оставленного направляющим охотником. И опять ничего особенного не увидел. Разве что сугроб, столь небольшой, что его и бугорком нельзя было назвать. Не имея никаких других объяснений, сын конунга решил, что это место очередного сейда. А что тогда все они делают здесь? Пришли вновь поклониться какому-то могучему духу природы ? Ответа не было...
Харальд был крепко убеждён, что вот сейчас Каапо затянет песни для вызова духов. Однако колдун начал спокойно снимать лыжи, тем же занялись и остальные саами. И Харальд вынужденно последовал их примеру. Руки так окоченели от мороза, что молодому норегу не сразу удалось развязать узлы ремней, привязывающих лыжи к новым башмакам. И тут Харальд с большим удовольствием убедился, что, как она и обещала, снег на них не налипает. Кладя на землю тяжелое копье, чтобы освободить руки, и опасаясь, как бы серебряное кольцо — Жребий Судьбы, дар неведомого северного бога, Ибмела Создателя не соскользнуло с руки и не потерялось в снегу, Харальд надел его покрепче на острие копья. Наконец, отложив лыжи в сторону, молодой норег распрямился, огляделся и обнаружил, что остальные охотники уже разошлись по обе стороны от него. Каапо же стоял немного поодаль, шагах в шести. Единственный, кто находился прямо передо сыном конунга, был лучник, и он шел к середине круга, обозначенного следами его лыж. Направляющий по-прежнему держал лук в правой руке, и по-прежнему лук был не натянут. Дойдя почти до середины круга, охотник сделал три-четыре шага в сторону, потом еще пять-шесть шагов вперед, и повернулся лицом к Харальду. Какое-то чутье подсказало сыну конунга о надвигающейся опасности, и он покрепче ухватился за тяжелое копье. А охотник, приведший их сюда, вдруг поднял лук обеими руками и бросил его в снег у своих ног. Ничего не произошло... И он повторил это еще два-три раза. И вдруг, о светлые боги, вот тут Харальд по-настоящему испугался - толстый слой плотного, успевшего слежаться, снега прямо перед ним раздался вширь, и оттуда, снизу, поднялось нечто огромное, лохматое и вонючее.
- Тролль кривой тебя проглоти! - само собой из уст опешившего норега вырвалось любимое ругательство его отца, Хальвдана Чёрного.
И в следующее мгновение сын конунга узнал в очертаниях, припорошенных снегом, разъяренного медведя, идущего прямо на него...
Вспоминая этот ужасный миг много зим спустя, Харальд так и не смог понять спасло ли его тогда природное чувство самосохранения или то, что он, не задумываясь, последовал урокам отца, полученным не так давно в лесах Вестфольда, но видимо, впитавшимся до самых костей. Или Жребий Судьбы спас его? Повернуться и убежать теперь молодой норег просто не успевал - увяз бы в снегу, медведь же схватил бы парня и разорвал на части. Выходило одно - нужно остаться на месте и обороняться копьём, пока не появятся остальные охотники. Повинуясь навыку Харальд вогнал мощное древко копья поглубже в сугроб, пока оно не уткнулось о твердую мерзлую землю. Раскидывая снег во все стороны, медведь продолжал надвигался на сына конунга. Когда исполин, щуря подслеповатые глазки, ослеплённые на короткое время утренним солнцем, отражённым от снега, заметил на своем пути препятствие, его сердитое угрожающее ворчание превратилось в яростный рев, он поднялся на задние лапы, готовый ударить передними. Стоял бы медведь на четырех лапах, Харальд не знал бы, куда целить копье - везде плотная, как броня, шкура. И вот, когда медведь встал во весь свой рост и вывалил вперёд волосатый живот, серебряное кольцо качнуло, как показалось молодому норегу, тяжелый и широкий наконечник копья прямо по направлению к медвежьему лону. А медведь же продолжал надвигаться...Теперь Харальд уже чётко мог разобрать маленькие глазки на его обросшей клочковатой шерстью морде, горящие злой яростью, открытую вонючую пасть и розовую глотку, но наконечник копья теперь переместился выше, перенаправился в открытую, словно зовущую грудь. И тут какая-то подспудная сила заставила Харальда слегка присесть и крепче обхватить древко тяжёлого копья — лапы медведя загребли пустоту...Ещё короткий миг...и медведь сам насадил себя на острие, а Харальду оставалось только крепко держать древко. Рожон не дал пройти копью насквозь. Медведь же как-то басовито хрюкнул, закашлялся, когда широкий железный наконечник полностью вошел ему в грудь, в то место, где билось сердце гиганта, и животное начало медленно опускаться на все четыре лапы, тряся головой как бы от удивления. Но...не все ещё кончилось. Видимо, копьё прошло мимо сердца хозяина леса, и ошеломленный медведь повернулся, вырвав копье из рук молодого норега, а затем попытался убраться прочь, но саами теперь сходились со всех сторон, окружая смертельно раненного хищника. Сын конунга смотрел на это, дрожа от волнения, а охотники подбежали и с холодной расчетливостью вонзили копья точно в медвежье сердце. Теперь все было кончено - лесной исполин уже не дышал.
Каапо уверенной походкой подошел к туше, лежащей на окровавленном снегу. Охотники благоговейно отступили на несколько шагов, давая ему место. Колдун наклонился и ощупал медведя. Харальд заметил, как его рука протянулась к медвежьей груди и скрылась за передней левой лапой. Мгновение спустя старик поднялся с колен и испустил оглушительный крик торжества. Подняв правую руку, он показал, что добыл. То было серебряное кольцо - Жребий Судьбы, принадлежащее Харальду.
Охотники так кричали, будто все посходили с ума. Те, у кого были еловые веточки на одежде, оторвали их и, бросившись к медведю, начали стегать ими тушу. Другие, взяв лыжи, уложили их поперек мертвого зверя. Все они визжали и вопили от радости, слышались хвалы, благодарения и поздравления. Иные распевали загадочную песнь, которую Каапо пел в стойбище перед началом этой охоты, но Харальд так и не понял ни слова. Когда охотники напрыгались и наплясались до изнеможения, старый колдун стал на колени в снег лицом к медведю и торжественно обратился к мертвому зверю:
- Я и мой род, мы все благодарим тебя за этот дар. Пусть дух твой спокойно обитает в сайво, а ты родись весною снова, обновленный и здоровый. Велик и могуч Ибмел Создатель, а мы все - дети его...
, нравится это сообщение.
Все мы – рыцари в призрачных латах. Ежедневно сражаться идём. В бой за мир, сумасбродством объятый. В бой за разум его, опалённый безумия огнём.
В вихре времён рождается слово и оставляет память...ДНЕВНИК ЛИТЕРАТУРНЫХ ЭМОЦИЙ
https://zelluloza.ru/books/2683/#book
главная
Повесть "Харальд Прекрасноволосый и Зеркало Грядущего"
Буду с интересом читать о дальнейших приключениях!) 
